Смерть на брудершафт (Фильма 3-4) - Страница 52

— «Такие, как я»? Провинциалы в стильных столичных барышень?

— Нет. Сильные в слабых. Вам мерещится, что вы их спасете. А им, может, спасаться и не хочется. Это во-первых.

— А во-вторых?

Из-под насмешливо изогнутых бровей Арлекина на него смотрели совсем невеселые, полные сострадания глаза.

— А во-вторых, вас самих спасать надо. Но женщину, которая может это сделать, вы ни за что не полюбите…

Ужасно милая, подумал Алексей. Однако следовало держать марку. Мальдорор с любопытством вслушивался в тихий разговор и всё язвительней ухмылялся.

— Тебе не в кабаре выступать, а лекции читать в университете. По психологии, — засмеялся Романов.

Но она не обиделась, а тоже улыбнулась. И встала.

— Мне пора. Надо еще намалевать рот до ушей.

Едва Люба ушла, снаружи донеслась заливистая трель свистка. Это был условный сигнал.

Никому не показалось странным, что после ночного инцидента перед клубом учрежден полицейский пост. Усатый городовой при кобуре и с «селедкой» на боку важно прохаживался по тротуару, пуча глаза на диковинных посетителей ночного заведения. Служивый заметно прихрамывал, но и это было неудивительно: в полицейских частях недавно прошла мобилизация на фронт, не тронули лишь пожилых и ограниченно годных. Очень уж Козловскому хотелось быть поближе к месту событий, а то со своей негнущейся ногой он вечно поспевал лишь к шапочному разбору…

План был таков.

Как только появится Шахова, негласно сопровождаемая филерами из службы наружного наблюдения, двое парней Саранцева, что дежурят на той стороне улицы, затевают ссору. Городовой, естественно, свистит, призывая скандалистов к порядку. Это знак для Романова: встречай гостью. Нужно проследить, не встретится ли с кем-нибудь Шахова в вестибюле или коридоре…

— Вы? — обрадовано сказал Алексей, подгадав оказаться у дверей, как раз когда Алина здоровалась с Мефистофелем. — Хотел подышать воздухом, но теперь, пожалуй, останусь.

Барышня выглядела гораздо хуже, чем вчера ночью. Болезненно бледна, под глазами круги, да еще эти губы, выкрашенные в цвет сирени… Нет, не выкрашенные, понял Алексей, приблизившись.

— Не смотрите, — попросила она. — Я знаю, что похожа на труп.

— Как вы можете это говорить!

— Слава богу! — воскликнула она, потому что вновь погас свет. — Не правда ли, я сразу похорошела? Дайте руку.

Он повел ее в зал, на красноватый свет настольных ламп.

Поцеловавшись с Селеном и кивнув остальным, Шахова села на место Любы. Сумочку повесила.

Прапорщик устроился рядом. На правах кавалера положил руку на спинку соседнего стула, совместив приятное с необходимым. Ладонь слегка касалась острых лопаток хрупкой барышни, а локоть надежно прижимал ремешок ридикюля.

Алина сидела беспокойно, разглагольствования Селена не слушала. По ее телу временами проходила дрожь.

Взялась за сумочку, и прапорщик сразу насторожился — но Шахова просто достала пахитоску.

— У меня нет огня… — Она беспомощно огляделась. У их стола никто не курил. — Зажгите, пожалуйста, Алеша… Ничего, мне будет только приятно.

И сама сунула пахитоску ему в рот.

Польщенный этим знаком близости, он отошел к соседнему столу, за которым тоже никто не курил, но, по крайней мере, там горела лампа.

— Одолжи адского огня, служитель Смерти, — легко сказал Романов сидевшему там Палачу.

Тот важно кивнул своей зачехленной башкой.

Снова зажглось капризное электричество. Наклонившись, прапорщик прикурил. Когда выпрямился и обернулся, чуть не выронил горящую пахитоску.

Стул Алины был пуст! Барышня исчезла. Неужели она отослала его нарочно?

Но ридикюль был на месте. В следующую секунду Романов увидел и Шахову — она, как вчера, поднималась на сцену. Должно быть, ее опять поманила рука в алой перчатке.

Первым делом Алексей присел и, опершись о спинку пустого стула, ощупал сумочку. Фотопластина была на месте.

Инструкция предписывала оставаться здесь, что бы ни происходило. Но упускать таинственного собеседника Шаховой прапорщик был не намерен. Он придумал заранее, как поступит в этом случае.

— Вот рассеянная, — громко сказал Романов. — Сумочку забыла!

Снял ридикюль и быстро пошел к сцене — сегодня Алина не остановилась у края кулис, а скрылась за ними.

Мальдорор шутовским голосом продекламировал ему вслед песню влюбленного Пьеро из блоковского «Балаганчика»:

Неверная! Где ты?
Сквозь улицы сонные
Протянулась длинная цепь фонарей,
И, пара за парой, идут влюбленные,
Согретые светом любви своей!

Уже на сцене Алексей, заколебавшись, остановился. Что если никто Шахову не звал, а она отправилась за кулисы сама? И рядом с нею никого нет?

Догонит он ее, вручит ридикюль, она скажет «мерси» — и что потом? Плестись назад без сумочки? Если Алина отправилась на поиски человека в алых перчатках, она наверняка захочет отделаться от лишнего свидетеля…

В кармане сцены сегодня было темно, зато портьера, отгораживавшая заеденное пространство, багровела светом. Идти туда или вернуться за стол?

Вдруг из-за портьеры раздался сдавленный женский вскрик.

Скользнув в закулисье, Романов на цыпочках сделал несколько шагов и осторожно отодвинул тяжелую ткань.

А рама за кулисами

Освещенная лампой площадка. Пианино с горящими в канделябрах свечами. На нем недавно играли — крышка поднята. Сверху на инструменте стоит черный лакированный череп, с которым вчера выступала исполнительница поэзы. За пианино белеет ширма. Чуть в стороне возвышаются две античные колонны — должно быть, часть декорации для какого-нибудь номера. Остальная часть складского помещения, заставленная огромными ящиками, тонет во мраке.